Но выяснять это времени уже не было. Змиулан вбирал воздух для нового огнеметания. Бросив контрабас вбок, Таня скользнула вдоль его длинной шеи и, развернувшись у морды, метнула мяч тем коротким и мощным броском, который они сотни раз отрабатывали на тренировках. На одно мгновение ей почудилось, что от волнения она промахнулась, но тотчас яркая вспышка рассеяла все ее сомнения.
– ГООО-О-ОЛ! Леопольд Гроттер позволяет Тане забросить пламягасительный мяч! Тринадцать – три! Сборная Тибидохса забросила мяч на предпоследней, пятьдесят восьмой минуте игры! Теперь матч невидимки – Тибидохс уж точно состоится, клянусь своим пылесосом и вашим чувством юмора! – завопил Баб-Ягун.
Стадион взревел. Болельщики Тибидохса срывались со своих мест, кричали и обнимались. Циклопы и тридцать три богатыря спешно смыкали ряды. Они уже знали, что сейчас восхищенные зрители будут ломиться на поле, чтобы разорвать все живое на автографы.
Персидский маг Тиштря пожелтел, как лимон. Графин Калиостров посинел, как слива. Бессмертник Кощеев открыл было рот, чтобы отменить мяч, но посмотрел на Тарараха и благоразумно промолчал, дорожа ювелирными зубами и посеребренной черепушкой.
Но Таня ничего этого не замечала – она смотрела на отца.
А тот, с высоко поднятой непокорной головой, вдохновенно вскинув руку со смычком, делал последний, прощальный круг вдоль защитного купола. Илья Муромец, Аргус, Геракл, Кентавропег и другие «вечные» с молчаливым укором смотрели на Леопольда Гроттера, проносившегося мимо них на своем контрабасе. Однако Ле-Гро не замечал их. Сборной вечности, казалось, уже не существовало для него. У Леопольда оставалась всего одна минута в этом мире, последняя, но это была его минута, и он пил ее до дна, как чашу, использовал ее, чтобы навек проститься с Тибидохсом, с горами, с Буяном, с Заповедной Рощей…
Потом, когда время почти истекло, он подлетел к дочери и коснулся сухой ладонью ее щеки. Отец что-то негромко сказал ей, но Таня не слышала его слов, да и не могла их слышать, а видела лишь, как шевелятся его губы. Таня поняла, что он прощается, прощается навсегда, и напоследок говорит ей что-то утешительное и даже веселое. Их контрабасы летели рядом, и это длилось бесконечно долгий, бесконечно запоминающийся миг, а потом контрабас Леопольда стал вдруг останавливаться и отставать…
Таня поняла, что это означает, и закричала. Но это ничего не изменило и ничему не могло помочь. Вначале прозрачным стало тело Леопольда, затем контрабас, и, наконец, последним пропал смычок…
– ПАПА! – крикнула Таня, но Леопольд Гроттер не слышал ее.
В тот же миг в разных концах поля исчезли Фрол Слепой, барон, Гермес, Кентавропег и Дионис, он же Вакх, с высоко поднятой заздравной чашей, из которой лилось красное как кровь вино…
Последним растаял погасший Змиулан. Огненный дракон превратился в белое облако. Там же, где он только что был, в воздухе бестолково повисли проглоченные игроки, живые, хотя и порядком потрепанные. Они еще не упали, а к ним уже с ухарскими криками бежали пьяненькие санитары, робко, но безнадежно пытаясь поймать их на носилки.
Что было дальше – Таня не помнила. Она даже не знала, как ей удалось снизиться и сесть. Несколько минут просто выпали у нее из памяти. Очнувшись, она обнаружила, что стоит на поле, уже без контрабаса, среди бушующей толпы прорвавшихся зрителей.
Она что-то кричала, рвалась куда-то как безумная, рядом же стоял академик и, положив руку ей на плечо, мягко и убеждающе говорил:
– Прошу тебя, успокойся, девочка моя. Твой отец никогда больше не появится в сборной вечности. Он дал забить мяч – и это был его сознательный выбор. Он спас тебя и ушел… Ушел в бессмертие.
Таня вскинула лицо, мокрое от слез, и с надеждой взглянула на академика. Она не задавала никакого вопроса, но он прочитал ее мысли.
– Нет! Не буду обманывать. Больше вы с ним никогда не увидитесь. Во всяком случае, в этом мире, – сказал Сарданапал.
Уже в третий раз Таня пыталась сосредоточиться на сербских сказках, которые взяла у Ваньки, чтобы хоть как-то отвлечься. И в третий раз у нее ничего не получалось. Она могла думать только об отце. Раз за разом она проигрывала в памяти каждый момент матча, каждый бросок Леопольда Гроттера, каждую его улыбку.
Она никогда не забила бы гол, если бы не отец. Он дважды спас ее – от защитников и от драконьего пламени. Он вывел ее на дистанцию для броска. Он пожертвовал ради нее своим местом в сборной вечности. И все это отец сделал по одной лишь догадке, даже не зная наверняка, что перед ним его дочь.
«Он спас тебя и ушел… Ушел в бессмертие», – сказал Сарданапал. Вот только что он имел в виду под бессмертием? Людскую ли память или Потусторонний Мир, откуда он уже не сможет вырваться?
«Если Потусторонний Мир – клянусь, я пойду туда за тобой и вытащу тебя. Рано или поздно, но я это сделаю. Не знаю как, не знаю когда, но клянусь, что так и будет», – решила Таня.
Перо Феникса, которое она держала в руке, едва ли помня об этом, само собой заскользило по бумаге, изредка ныряя в чернильницу. Внезапно Таня увидела на листе профиль отца, похожий даже более, чем можно было ожидать просто от наброска. Да, это был рисунок, но в то же время нечто гораздо большее. Таня Гроттер ощутила, как перстень Феофила Гроттера слегка разогрелся, и, поняв, кого надо благодарить, ощутила к старому ворчуну симпатию.
Теперь у нее был портрет. Глядя на него, она могла представлять отца – и это было уже немало. Несколько минут Таня, не отрываясь, жадно смотрела на него, изучая каждую его черточку. Пипа, бросавшая на нее полные любопытства взгляды, благоразумно воздерживалась от замечаний. Она с детства неплохо изучила Таню и отлично знала, что существуют моменты, когда лучше промолчать.