– Чумиха меня побери! «Я убью тебя, лодочник!..» В смысле, Цирцейку, – пробормотала Таня Гроттер. – Я влюблю ее саму в Пуппера и создам такой любовный треугольник, который ей, хочешь не хочешь, придется превращать в любовную прямую.
Таня торопливо подошла к соседней кровати и, открыв футляр, стала проверять натяжение струн. В принципе этого можно было и не делать, но ей нужен был какой-то повод, чтобы не оборачиваться, зная, что Ванька теперь озадаченно смотрит на нее.
«Хорошо, что я не назвала Пуппера по имени! Ванька вполне может подумать, что я просто шутила со Ржевским», – торопливо думала Таня. Она сообразила уже, что едва себя не выдала.
Некоторое время спустя, окончательно расстроив контрабас, она под каким-то предлогом сбежала из магпункта. Алконост увязался было следом, собираясь запеть, но передумал и отправился в подвалы клевать слизняков и зомбировать своим пением нежить.
До тренировки, которой Таня прикрылась, чтобы не отвечать на Ванькины вопросы, оставалось еще четверть часа. Таня Гроттер прикинула, что ей не хочется тащиться с контрабасом через подъемный мост, а потом по снежному полю мимо пруда. Она решила подняться на стену – туда, где не действовали уже полетные блокировки, – и долететь на контрабасе.
Поднимаясь на стену, Таня остановилась передохнуть на площадке, к которой примыкал небольшой круглый зал, который иногда называли «комнатой ссор и примирений». Говорили, ее когда-то построил Древнир, решивший, что, раз выяснения отношений все равно неизбежны, лучше сразу создать для них отдельное помещение. Во-первых, здесь, в Башне, ссорящиеся никому не мешают, а во-вторых, в «комнате ссор» всегда, даже летом, такие сквозняки, что долго скандалить ни у кого не возникает желания.
Дверь в комнату ссор была плотно закрыта, однако сквозь узкую бойницу все равно доносились голоса.
– Женщины – есть зло! Они слабы и изнежены! Не умея сохранять и приумножать, они живут на несчастьях всех смертных!.. Из-за женщины по имени Елена пала великая Троя, из-за женщины же мне сломали ребро, когда я был еще юн и глуп! – бубнил кто-то.
Таня узнала Поклепа. Его слова заглушил русалочий хохот.
– Клепа, не грузи! Клепа, мне холодно! Я хочу бусы!.. А твою Елену Медузия знала лично. Она говорит, у нее был слишком длинный нос.
– Не перебивай! При чем тут нос? Я тебя спрашиваю, при чем тут нос? – продолжал Поклеп. – Первая женщина лишила человека бессмертия! О, ваши хитрые речи и искусство лгать… Как ты вчера смотрела на водяного, на это ничтожество, на этот бурдюк с тиной!.. О вероломная! Я сглажу его, потом тебя, потом себя! Гыгли-мыгли-карадыгли!
Милюля сложила губки бантиком.
– Кле-епа, ты у меня такой умный папашка! Такой солидный! Бу-у-усы хочу! – капризно сказала она.
– Да куплю я тебе бусы, только не перебивай! Ты меня не слушаешь! – взвизгнул Поклеп.
Русалка снова захохотала своим неповторимым грудным смехом. Она уже выклянчила то, что хотела. Поклеп еще некоторое время скрипел, проклиная водяного, а затем внезапно прервался на середине длинного проклятия, и Таня услышала звук поцелуя.
«А вот и примирение! Я бы у этих купидончиков луки поотбирала, кисти в руки и заборы красить, чтоб за ум взялись! И Цирцейку туда же!» – с раздражением подумала Таня.
Она уже поднялась на добрый десяток ступеней, когда вновь услышала голос Поклепа, донесшийся из верхней отдушины «комнаты ссор».
– Умоляю, будь осторожна вечерами! Закрывайся на все заклинания, хотя, боюсь, это не поможет.
– Почему, Клепа?
– Экгхм… Вообще-то об этом никто не должен знать… Сегодня ночью кто-то похитил из библиотеки джинна Абдуллы книгу тайных имен… Абдулла в бешенстве. Все его тайные проклятия, которыми он защищает библиотеку, не сработали. Точнее, сработать-то они сработали, но без толку.
– Фи, как скучно! Кому могла понадобиться эта старая занюханная книга? – спросила русалка.
– МИЛЮЛЯ! – укоризненно сказал Поклеп. – Это единственная книга, где записаны все тайные имена без исключения! Единственная! А понадобиться она могла тому, кто не хочет, чтобы его тайное имя было прочитано!.. Или тому, кто хочет обрести неограниченную власть.
Вечером, когда Таня, измотанная после тренировки, на которой Соловей выжимал из них не только все силы, но, казалось, и душу, учила историю Потусторонних Миров, а Пипа читала новый модный роман графа Манова «Поцелуй де Мента», в стекло вновь забарабанил купидончик.
И вновь он был не от Пуппера, а от Гробыни:
...«Гроттерша, привет еще разок! Я тебе не совсем еще надоела? Почему ответ никак не напишешь?
У меня ничего хорошего. За себя опять до соплей обидно. Ничего у меня не выходит, и еще я зараза. Прилетай, сделаем что-нибудь хорошее для родины. Прошвырнемся куда-нибудь.
Как там Паж? Не развалился еще от тоски? Ты смотри его береги, обними разок-другой, что-нибудь приятное скажи, а то он совсем захиреет. И скажи этому скрипуну, что я по нему скучаю. Он для меня почти как Гуня. В смысле, ему мало что светит, но я его все равно люблю.
Да, еще что-то забыла в тот раз написать… Я тут недавно с парнем одним познакомилась. Генка Бульонов. Ты мне когда-то о нем рассказывала. Этому лбу уже четырнадцать или пятнадцать лет! Только он тогда маленький был, а теперь вымахал целый шкаф. Такого на баскетбольное поле не выпустят, потому что он об кольца лбом стукаться будет. Я его называю Бульон, а иногда даже Борщ. Он за мной ухлестывает (только Гуне не говори). И еще у Бульона есть мамаша, мелкая такая, но страшно въедливая. Такая даже Шурасика достанет. Бульон ее боится, как Чумиху. Без ее разрешения даже чихнуть не смеет. Разумеется, меня эта мамаша терпеть не может! А я ведь ей ничего такого не сделала. Один только раз заметила, что у них в квартире бардак и что я, если бы у них жила, все бы на помойку выкинула, начиная с ее кровати.