Таня Гроттер и молот Перуна - Страница 14

• Предыдущая
• 14 / 72
• Следующая

– Ты мне всегда нравился! Ты такой оба-а-лденный! – томно сказал он Поклепу на ушко.

Опомнившись, завуч торопливо забрался на гимнастического коня и велел Пипе обхватить его руками за пояс.

– Держаться за меня! Вниз не смотреть! Руки не отпускать! Громко не визжать! Испугаешься высоты – просто закрывай глаза! – распорядился он. – Пилотус камикадзис! Ойойойс шмякис брякис!

Вспыхнули две искры – красная и зеленая. Завуч Тибидохса никак не мог утвердиться на каком-то одном виде магии. Его расшатанный неопределенностью перстень никогда не знал, какой магии от него потребуют в следующий миг и потому готов был ко всему, чуть ли не к магии вуду. Гимнастический конь тяжело поднялся в воздух, повиснув на самом грузоподъемном и медленном из всех полетных заклинаний.

Вслед за гимнастическим конем взлетели все чемоданы Пипы и даже такса Полтора Километра. Она загребала лапками и склочно повизгивала. Летать ей не нравилось. Такса вообще негативно относилась ко всему, что не касалось еды или сна.

– Полтора Километра, ты куда? Хоть ты-то останься! – взвыла тетя Нинель. Она торопливо схватила таксу и, прижав к своей могучей груди, сорвала с ошейника талисман.

Поклеп Поклепыч, по чьей небрежности талисман оказался на ошейнике, виновато хмыкнул. Он пребывал в некоторой рассеянности, к тому же со спины упитанная такса смахивала на женскую сумочку.

– Пока, папуль! Пока, мамуль! Я вам напишу!.. Эй, чего мы стоим? Клёпыч, полетели! – крикнула Пипа, нетерпеливо, точно таксиста, хлопая завуча по плечу.

Поклеп Поклепыч передернулся. Он не выносил фамильярности, особенно от четырнадцатилетних девчонок. А Пипа уже цепко, точно клещ, обхватила его за талию, так что тот немедленно пожалел, что вообще присоветовал ей держаться за него.

– Клёпыч, ты чего, замерз?! Раскочегаривай свой паровоз! – снова крикнула Пипа.

Завуч выпустил еще одну искру, и гимнастический конь быстро полетел против ветра, окруженный целой ордой чемоданов. Не прошло и минуты – он был уже неразличим, сколько Дурневы не прикладывали к глазам ладони козырьком.

– Ну вот и все! Как же мы теперь будем без Пипочки? – грустно промокая таксой глаза, сказала тетя Нинель.

– Не волнуйся, Пипа справится! Ты забываешь, чьи у нее гены, – страдальчески кусая губы, сказал отставной депутат, а ныне скромный Повелитель вампиров.

Но тетя Нинель была безутешна.

– Пипочка, как же мы без тебя? Хоть бы кто у нас остался! – всхлипывала она.

– Но-но, а вот этого, то ись, не надо!.. Не люблю! У вас остался я! – с возмущением заявил Халявий.

Внезапно он пошатнулся, взгляд у него затуманился, и оборотень, нашаривая подушку, выдал трагическим голосом:

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

Дядя Герман даже не оглянулся на часы. Он привык, что полуденный бес всегда вселяется в срок и без опозданий.

* * *

А на другой день утром к Дурневым прилетел купидон с первым письмом от их дочки. Тетя Нинель, не привыкшая к тому, как работает магическая почта, едва не рухнула с табуретки. Правда, вскоре она пришла в себя настолько, что нашла силы трясущимися руками отсыпать попискивающему от нетерпения почтальону полкулька мармелада. Купидон остался доволен и на радостях едва не влюбил тетю Нинель в кондитерского короля Безюкина, язвенника, который двумя этажами выше хмуро разглядывал образцы полиграфии для новой шоколадки.

«Мамуль, папуль, привет! – писала Пипа. – Прошвырнулись нормально. Под конец я так достала Клёпыча своими вопросами, что он едва не спрыгнул в океан. А когда долетели до острова, Клёпыч сунул мне какой-то перстень (дешевка, больше тридцатки за него бы не дали) и говорит: «Скажи Грааль Гардарика, но скажи громко и уверенно, чтобы было понятно, что ты здесь по полному праву».

Ну я и проорала, что мне жалко, что ли? Даже психанула слегка, что меня могут на Буян не пустить. Плохо, что вы не видели, чего потом было! Замелькали радуги, засверкали молнии, заметались красные точечки и вообще грохоту было больше, чем когда Айседорка училась водить танк и нечаянно бабахнула из пушки по бензоколонке. Клёпыча чуть не снесло, нас с конем кидануло вверх, а потом сразу вниз. Вообрази, Клёпыч стоит около подъемного моста, колени у него трясутся, лицо синее, и он говорит мне: «Да, я вижу, ты здесь по полному праву!»

Теперь про саму школу. Громадная такая крепость, сто лет будешь ходить – не запомнишь, что где. Одна башня чего стоит – смотришь снизу, и крыши не видно. Удобства, правда, первобытные: ни ванны приличной, ни туалета нормального – все какое-то древнее и все на магии работает.

Чтобы из крана вода текла, надо говорить Падус водопадус. А в душе надо говорить Ручейкус журчалис. Я перепутала и сказала Падус водопадус в туалете, так меня потом водяные прибегали спасать.

А теперь прикиньте! Хотя Тибидохс огромный, живут все на одном этаже. Ни фига себе архитектурка! Меня поселили в комнате с девицей, которую зовут Рита Шито-Крыто. Дебильная фамилия, мне не нравится. Она начала было качать права, когда я завалила всю комнату своими вещами и слегка подвинула ее с ее барахлом. Она мне: «Ты тут что, магазин открывать собралась? У меня в голове не укладывается!» Я ей: «Не укладывается в голове – растяни вдоль спинного мозга!»

Ну мы с ней поцапались слегка – в семь вечера начали и до двенадцати ночи грызлись. Под конец даже циклопы пришли посмотреть, что случилось. Ну и уроды! Вообразите себе Котлеткина, но только без спецназа и «мерса», а обросшего свалявшейся шерстью, как линяющий бобик, одетого в шкуру и с единственным глазом посреди лба. Представили? А теперь укрупните то, что получилось, разика в два. Короче я перепугалась жутко: одному всю морду расцарапала и по голени его лягнула. Он, правда, особо не проникся, даже не почувствовал! Я здорово взбесилась и как заору на них во весь голос, как на магнетизеров Пуппера. Стекла вдребезги и не только стекла. В общем, циклопы разбегались от меня на четвереньках…